“Рыжий подсолнух” и “Возвращайся!” в честь Валерия Лобановского, “Виват, король!” к завершению карьеры Олега Блохина, “Второй тайм”, посвященный Григорию Суркису — в творческом активе поэта Юрия Рыбчинского, недавно отпраздновавшего 75-летие, немало связанных с футболом песен. За “Динамо” он болеет всю жизнь — и знает о команде много любопытных историй.
— Вы родились через две недели после окончания войны. А когда впервые оказались на стадионе на матче “Динамо“?
— Точную дату и тем более соперника нашей команды за давностью времени не припомню, но было мне, кажется, лет десять. В нападении играли Фомин, Коман, Граматикопуло, Зазроев, в защите — Юст, Лерман, Ерохин…
Старшие мальчишки с нашего двора брали меня на стадион “Динамо” — там, кстати, была в то время и хоккейная площадка, а теннисные корты находились с другой стороны. Шли обычно пешком с Подола по Владимирскому спуску. Я прятал за пазухой двух голубей, которых, как правило, выпускал в небо, когда наши забивали гол.
— Тогдашнюю атмосферу на футболе с нынешней, наверное, не сравнить…
— Время было послевоенное, трудное, а возможность болеть за свою команду — одним из немногих тогдашних удовольствий. Футболисты казались нам, болельщикам, чуть ли не богами из греческой мифологии.
— Кого-то из них особо для себя выделяли?
— Нравились Коман, Фомин. Позже появился Голубев, непробиваемый защитник, тоже для многих бывший культовой фигурой. Каждый отмечал для себя кого-то из игроков, но яркие индивидуалисты вроде Блохина или Бышовца, которым публика симпатизировала поголовно, появились значительно позже. В разные годы у болельщиков были свои любимцы — Литовченко и Протасов в конце восьмидесятых, Шевченко и Ребров в девяностые.
— Вы заканчивали школу, когда киевляне впервые стали чемпионами СССР…
— Ту команду хорошо помню не только по матчам. Я занимался легкой атлетикой, прыгал с шестом, а футболисты тренировались в манеже как раз после нас. Нередко задерживался, чтобы посмотреть тренировки работавшего тогда с “Динамо” Вячеслава Соловьева — они были на редкость артистичны и даже театральны. Позже, когда Соловьев вернулся в Москву, мы подружились.
— А с кем из игроков той поры вы были дружны?
— У нас была слишком большая разница в возрасте для близкой дружбы, хоть мы и делили, случалось, одну раздевалку. Немного позже появились в команде чуть более близкие мне по возрасту ребята из Закарпатья — Турянчик, Сабо…
Время спустя познакомился с тем же Сабо, Бибой, Базилевичем. Однако значительно ближе сошелся все же с ребятами более позднего поколения — Колотовым, Матвиенко, Трошкиным, затем — с Михайловым и Роменским. Мы встречались на днях рождения, вместе обедали в ресторанах.
— Вы присутствовали в 1961 году на матче с харьковским “Авангардом“, после ничьей с которым “Динамо” досрочно стало чемпионом?
— Конечно! Многое зависело тогда не только от киевлян: на несколько часов раньше из-за разницы во времени в Ташкенте играл прямой конкурент — “Торпедо“. “Пахтакор“, помню, сенсационно обыграл москвичей — и “Динамо” было достаточно ничьей, чтобы обеспечить себе золотые медали за тур до финиша. Но нынешних технологий тогда не существовало, и люди еще четверть часа оставались на трибунах, пока диктор не объявил счет ташкентской игры. И весь стадион, не сговариваясь, зажег газеты, превратив их в факелы.
— Вы тоже?
— На самом деле, газеты имели на трибунах практически все — но вовсе не потому, что мы считались самой читающей нацией и хотели прямо во время матча ознакомиться со свежими новостями (улыбается). Перед каждой игрой возле стадиона продавали из мешков семечки, которые насыпали в кулечки, свернутые из прессы.
Зажечь их действительно стало единым порывом, без всякого указания сверху. У каждого было ощущение, будто он сам в этот момент стал чемпионом. И так не только на футболе случается: бывает, смотришь спектакль — и увлекаешься, отождествляя себя с конкретным персонажем.
— Наблюдая за матчами, с кем себя отождествляли?
— В футболе это не так работает: у кого мяч, тем себя болельщик и представляет. Волнуется, кричит игроку: “Куда же ты побежал! Отдай пас!” Но в общем — отождествляли мы себя со всей командой, с ее победами.
После Ошенкова, когда с командой работал Соловьев, затем Маслов, в “Динамо” появились футболисты с довольно высокой техникой. Смотреть игру стало значительно интереснее. Во всем советском футболе не было в определенный период нападающего техничнее Бышовца, наматывавшего, случалось, по пять соперников.
Отождествлять себя с ним болельщику было сложно — он казался настоящим фокусником и чародеем. Играл настолько рисково, что нервы у публики не выдерживали: когда он слишком увлекался обводкой и противостоял в один момент половине игроков из команды соперника, народ требовал от него поскорее избавиться от мяча. Техничную игру, к слову, в моду ввели бразильцы, победившие в 1958 году на чемпионате мира с 17-летним Пеле в составе.
— Вы симпатизировали не только киевскому “Динамо“?
— Возможно, я вас удивлю, но, поскольку в юные годы часто бывал в Москве, где жила моя бабушка, болел и за “Торпедо“. В те времена это была великая команда, за которую играли Иванов, Метревели, Стрельцов — мой любимый футболист. Великий игрок, отличавшийся и техникой, и мышлением. Тот редкий случай, когда человек был рожден именно для футбола.
Особо подчеркиваю это потому, что обладавший высокой скоростью Блохин вполне мог стать великим легкоатлетом, а мой друг Банников со своим ростом превосходно прыгал в высоту. Стрельцов же был прирожденным футболистом, в 18 стал заслуженным мастером спорта, но в решающий момент сборная Союза лишилась его из-за надуманного обвинения.
Наверное, неслучайно сделавший тогдашнее “Торпедо” Виктор Маслов позже возглавил “Динамо“. Автозаводцы и киевляне были в то время самыми техничными и непохожими на других в советском футболе.
— А не возникало ли у вас в 1961-м внутреннего конфликта интересов, когда за чемпионство наравне боролись две ваши любимые команды?
— (Улыбается). Нет, что вы. Когда “Динамо” и “Торпедо” играли между собой, я, конечно, болел за киевлян. Как сейчас помню их уникальную кубковую встречу, в которой арбитр по фамилии, кажется, Беляев, и ложные пенальти в динамовские ворота назначал, и, наоборот, не давал 11-метровые автозаводцам. Уникальность игры в том, что киевляне подали протест и была назначена переигровка. Таких прецедентов в советском футболе, кажется, больше не было.
В середине семидесятых я, кстати, симпатизировал и “Баварии” — как можно было не любить команду, в которой играли Беккенбауэр, Шварценбек… Но, честное слово, было бы странно, если бы в 1975-м, когда немцы приехали в Киев играть за Суперкубок Европы с “Динамо“, я отдавал бы предпочтение им, а не нашему клубу.
— Вы мне рассказывали, что плакали, когда динамовцы впервые стали чемпионами.
— Весь стадион плакал. Но это были слезы радости, какие случаются, когда выдаешь замуж дочь или женишь сына. Значительно чаще футбол в исполнении любимой команды приносил мне положительные эмоции, однако не забывайте, что болеть за “Динамо” я начал, когда оно не всегда, скажем прямо, побеждало.
Киевляне послевоенной поры были непредсказуемы: играли в настолько открытый футбол, что могли победить в одном матче 5:0, а в другом — уступить 2:4. Голов в играх с участием “Динамо” в то время забивалось много. В памяти не всплывает поему-то ни одной встречи в пятидесятые со счетом 0:0.
— Вы с легкостью оперируете в нашем разговоре именами и фактами более чем полувековой давности. Хотел бы я в 75 обладать такой памятью…
— Да, жаловаться на память действительно нет повода. Хорошо помню, к примеру, как динамовцы играли со сборной Индии, все футболисты которой вышли на поле босиком, а некоторые — в чалмах. Киевляне разгромили соперника с каким-то фантастическим счетом вроде 13:0.
А еще — как забыть побег из пионерского лагеря с целью попасть на чуть ли не первый в истории “Динамо” международный поединок с белградским “Партизаном“? Столько лет прошло, а я помню, как играл за югославов футболист с музыкальной фамилией Чайковский. Встреча завершилась вничью 0:0 и стала настоящим бенефисом голкипера Олега Макарова, раз пятнадцать потянувшего мяч из “девятки”. Ни до, ни после такой вратарской игры мне видеть не доводилось.
Развлечений для народа в ту пору было немного, и футбол — одно из них. Помню, как за неделю город, живя предвкушением матчей, был заклеен афишами, приглашавшими на встречу “Динамо” с “Зенитом” или “Спартаком“. А потом — кажется, в студенческие мои годы — афиш не стало, и на окраине города, скажем, люди могли и не знать, что предстоит важная игра.
Кто точно знал о времени и месте каждой игры, так это… бутылочная мафия. Кажется, еще никому это не рассказывал: когда пустел стадион, кто-то организовывал мальчишек, которые с мешками ходили по трибунам и собирали пустые бутылки — стеклянную тару тогда можно было проносить на стадион. За каждую сданную бутылку платили 12 копеек, и, если на матч приходило сорок тысяч зрителей, бизнес получался отменный.
— Юное поколение динамовских болельщиков не застало Валерия Лобановского и в роли тренера, но вы-то помните его как блестящего левого крайнего…
— Киевская публика ходила на него, как театралы — на великих актеров. Лобановский был нетипичным футболистом. Высокого роста, какой обычно встречается у вратарей, он не так быстро, как иные нападающие, бегал, перемещался по полю коротким шагом, но при этом, ведя мяч одной ногой, другой прикрывал его от соперников. Выбить у него мяч было почти невозможно, поэтому противники предпочитали его сбивать.
У Лобановского были свои финты, вызвавшие восторг на трибунах. Но что удивительно: при своем высоченном росте он, кажется, не забил ни одного мяча головой. Базилевич с его подач от углового флажка забивал, а Лобан — просто не обладал умением толкнуться и выпрыгнуть.
Публика прозвала его Балериной — за все эти кружева и па, которые он выписывал на поле. Лобановский был ярким индивидуалистом из числа тех, кого обожали болельщики, но позже, став тренером, многое переосмыслил — и, стремясь создать команду-звезду, индивидуалистов не очень-то жаловал. Недаром у него был серьезный конфликт с Блохиным…
— …как в свое время у самого Лобановского — с Масловым.
— Уже в бытность тренером он понял, что Маслову была важна командная скорость, а значит, в его модель недостаточно быстрый Лобановский не вписывался. Плюс — был по тем меркам уже не юн. Васильич, насколько я помню, спустя годы прямо говорил, что такого игрока как Лобановский в свою команду не взял бы никогда.
Вместе с Базилевичем он потом впечатляюще играл за “Шахтер“, много сделав для того, чтобы донецкая команда преобразилась. До сих пор перед глазами момент, случившийся в матче горняков с московским “Динамо“. Лобановский поиздевался над Яшиным: тот далеко вышел из своих владений, а он, получив пас и оказавшись прямо перед воротами, остановил мяч на линии вратарской и, прежде чем забить, подождал, пока голкипер к нему прибежит.
— Лобановский был знаменит и “сухими листами” — голами, забитыми непосредственно от углового флажка…
— Прекрасно помню, как Лобан оставался после тренировок и отрабатывал этот свой удар. Не уходил, пока из десяти попыток не становились удачными по крайней мере пять. В советском футболе “сухой лист”, случалось, удавался некоторым игрокам — Коршунову, Огонькову, но лишь у Лобановского это стало системой. Публика в каждом матче ждала от него этот трюк, однако чаще все-таки после его корнеров забивал Базилевич.
— Сам Лобановский, тогда студент КПИ, то ли в шутку, то ли всерьез рассказывал, что “сухой лист” был результатом его инженерных расчетов и ссылался на эффект Магнуса.
— Говорить можно все что угодно, но, если бы он не увидел такие голы в исполнении других футболистов и не узнал, что такое возможно, вряд ли решил бы сделать их своей “фишкой”. А то, что подвел под это теоретическую базу — так ведь недаром закончил школу с золотой медалью (смеется).
— В конце 1973-го Лобановский вернулся в “Динамо” уже в качестве тренера — и за год с небольшим вместе с Базилевичем создал блестящую команду, которая выиграла Кубок кубков и Суперкубок Европы, а Олег Блохин получил “Золотой мяч” лучшего игрока Старого Света…
— Блохин был выдающимся форвардом не только по советским — по мировым меркам. И он наверняка проявил бы себя в любом солидном западном клубе, будь у наших футболистов тогда возможность уезжать за границу. “Динамо” же признавали лучшей командой Европы — и это не было преувеличением.
— О киевском суперкубковом матче с “Баварией“, но главное — о том, что происходило вокруг него, рассказывают фантастические вещи. Говорят, к примеру, что за заветный билет люди с готовностью отдавали перекупщикам, снимая с себя, дефицитные тогда болоньевые плащи…
— Насчет плащей история, мне кажется, более давняя — когда “Динамо” играло свой первый домашний матч Кубка чемпионов с “Селтиком“. В 1967-м игры такого уровня были в Союзе редкостью, и в Киев любители футбола съезжались со всей страны. Грузины действительно за три дня до игры снимали под стадионом болоньевые плащи, цена которых достигала на черном рынке 120 рублей, в обмен на билет.
А вот я, имея друзей в федерации и штук семь билетов на руках, заработать так и не сумел.
— Почему?
— Я в том году как раз закончил университет и собирался идти в армию. Друзей у меня было достаточно, а денег — не то чтобы много. Хотелось устроить хорошие проводы, и тут один из моих композиторов предложил: возьми побольше билетов на футбол, мы их продадим, а на заработанное — устроим банкет.
Продай я свои билеты за три дня до игры, получил бы приличные деньги. Но друг меня сбил: если, мол, теперь дают по 80 рублей, не торгуясь, представь, что будет перед самой игрой. Но федерация придумала оригинальный метод борьбы с перекупщиками: в день матча она вдруг выбросила в кассы резерв. Я и еще десятки таких же несчастных едва избавились от билетов по номиналу. Подходившие к нам болельщики крутили носом: “А какой у вас сектор? Какие места?”
— Но в 1975-м перед “Баварией” ажиотаж был не меньшим?
— Еще бы! К такой игре и афиши можно было не печатать: все знали, что в Киев едет одна из сильнейших команд мира. Но и “Динамо” было не лыком шито: за Суперкубок боролись два равных клуба. Мне кажется, решающим оказался фактор Блохина: у нас был такой классный форвард, а у немцев — нет (улыбается).
— Лобановскому, под руководством которого “Динамо” спустя одиннадцать лет вновь выиграло Кубок кубков, вы посвятили две песни, при этом строки из первой “Рыжий подсолнух” выбиты на его памятнике возле клубной арены. Как у вас с композитором Игорем Покладом возникла идея поручить исполнение этой песни на чемпионском чествовании в 1986-м вратарю Михаилу Михайлову?
— С Мишей, как я уже говорил, мы близко дружили, встречались семьями. Сейчас редко видимся, а тогда во время зимнего межсезонья постоянно ездили в Ивано-Франковскую область кататься на лыжах. Знал, что он прекрасно играет на гитаре, обладает приятным тембром голоса. Да и внешность у Михайлова была очень артистической — он мог бы и на эстраде сделать карьеру.
Конечно, нашу с Покладом песню можно было отдать профессиональному певцу или певице, но весь кайф был в том, чтобы ее исполнил футболист.
— Михайлов сразу согласился выйти на сцену — или поначалу сомневался?
— Сомнений, насколько я помню, у него тогда не было — как и у нас. Кстати, позже с другим композитором Геннадием Татарченко мы сделали для Миши еще несколько песен, которые он успешно записал.
— Лобановский на чествовании аплодировал этой песне. А не высказывал ли позднее авторам претензий по поводу прозвучавшего в ней нестандартного образа?
— Валерий Васильевич был, так сказать, вещью в себе, редко демонстрируя эмоции, поэтому отзывов об этой песне мы от него так и не услышали. Однако ему, как и любому человеку, наверное, было приятно это посвящение.
Лобановский, впрочем, мог удивиться, услышав необычное прозвище — намного чаще, как я уже говорил, болельщики звали его Балериной. В нашей компании его так никто не называл: говорили или Рыжий, или Подсолнух. А я два эти слова в песне объединил.
— Три года спустя к проводам из большого футбола Олега Блохина вы написали “Виват, король!” — песню, впоследствии в чью только честь не исполнявшуюся. Чувствовали, предлагая ее молодой и не очень известной тогда певице Тамаре Гвердцители, что это будет хит на все времена?
— Мне бы и в голову не пришло писать эту песню, если бы работавший в федерации мой друг Борис Воскресенский не предложил. О том, что она прозвучит на концерте во Дворце спорта, не догадывался даже режиссер Борис Шарварко. Мы с Татарченко одновременно написали и “Пилигримы”, которых позже исполнил Саша Малинин, и “Виват, король!” Показали песни Тамаре, а она засомневалась насчет второй: “Может, кто-то другой споет? После даты она не будет пользоваться успехом”. А между прочим, песня до сих пор в ее репертуаре.
Думали ли мы с Геной, что будет хит? Когда рождается песня, трудно угадать, какой будет ее судьба. Это непредсказуемо. Но впоследствии “Виват, король!” звучала довольно часто — и по самым разным поводам. Вторую часть, например, постоянно крутили по телевизору в 1993-м, когда погиб Владислав Листьев.
Скажу вам по секрету: когда писал эту песню, учел ошибки, допущенные тремя годами ранее в “Рыжем подсолнухе”. Та была абсолютно адресной и могла быть посвящена Лобановскому — и никому другому. Там и футбол упоминается, и портретное сходство читается идеально. В 1986-м “Динамо” было чемпионом, выиграло Кубок кубков, а год спустя песню нелогично было даже по радио поставить — команда шла на шестом месте…
Новая песня в итоге оказалась идеально приложима к Блохину, но в ней не было ни портрета, ни слов о футболе. А “игра” — это и спорт, и театр. Вот почему “Виват, король” по-прежнему популярна — ее можно исполнять в честь любого человека, который является королем в своем деле.
Но изначально она, конечно, посвящена Олегу, которого я хорошо знал с детских лет. Будучи школьником, тренировался на стадионе имени Хрущева, ныне “Олимпийском“, когда мама Блохина, легендарная легкоатлетка, которую все мы звали бабой Катей (Екатерина Адаменко преодолевала в конце 30-х годов прошлого века стометровку с достойным и по нынешним временам результатом 11,9. — прим. ред.), приводила сына — и он был на дорожке заметно быстрее своих сверстников.
— Вы написали две песни о Лобановском, одну о Блохине. А кому из современных динамовцев посвятили бы по крайней мере четверостишие?
— На самом деле, песен о футболе в моем активе около десятка. Григорию Суркису посвящен “Второй тайм”, киевским болельщикам — “Двенадцатый игрок”. Среди игравших в XXI веке футболистов, наверное, посвящения заслуживают Андрей Шевченко с Сергеем Ребровым и Саша Шовковский.
Вот о вратарях, кстати, я пока еще не писал, хотя и считаю, что их справедливо называют половиной команды. Десять полевых игроков могут быть выдающимися, но, если голкипер плох, всей команде нечего рассчитывать на успех. Что же касается нынешних динамовцев… Четверостишие, наверное, мог бы написать о многих. Но я хочу, чтобы появился повод для песни.
Источник: ФК «Динамо»